Про раскопы городища «Устье» (п. Великопетровка)
Городище «Устье» (п. Великопетровка, Карталинский район)
Почему так назвали и когда нашли?
В 1980-е годы на месте впадения реки Кисени в Нижний Тогузак (в устье рек) было обнаружено древнее поселение, которое археологи датировали временем бронзового века (3500 лет тому назад). Поселение назвали «Устье».
Городище «Устье» находится недалеко от села Великопетровка в устье реки Кисене (Тогузак) (далее по течению реки в селе Варна стоит башня Кисене (Тамерлана)).
Поселение Устье, дешифровка аэрофотоснимка (Зданович Г.Б., Батанина И.М., 2007). 1 – развалы внешних стен; 2 – рвы; 3 – ранние жилищные впадины; 4 – поздние жилищные впадины; 5 – ямки неясного назначения; 6 – бровка надпойменной террасы; 7 – контур антропогенных изменений в почве; 8 – развал песчано-глинистого материала.
В 8-9 км от поселения находится Джабык-Карагайский реликтовый сосновый бор, жители Устья активно использовали лес из него. Может сплавляли его по реке или перевозили с использованием лошадей.
На противоположном левом берегу реки в 0,6 км северо-восточнее площадки Устье располагается некрополь этого поселения — курганный могильник Солнце II, у восточного края которого существует мусульманское кладбище. (Что-то подсказывает, что нужно искать аналогичное поселение рядом с с. Варна).
Левый 6epeг реки у многих древних народов связан с покойниками, с загробным миром, это берег мёртвых. А правый это 6epeг живых.
Что из себя представляет поселение
Городище, которое раскопали археологи, имело прямоугольную форму со скруглёнными краями (см. фото, как назовёшь, так и будет). Оно имело оборонительную стену и ров шириной 1,75-5,5 м, глубиной от 0,83 м до 1,75 м. Глубины рва явно недостаточно чтобы он стал преградой при военных конфликтах. Скорее ров — культово-магическое сооружение, представляющее собой кольцо воды вокруг поселения в котором производилась в т. ч. выплавка меди в печах. Косвенно об этом говорит очень небольшое количество найденного оружия на площади 3000 м2. Всего было найдено 11 каменных наконечников стрел и несколько бронзовых ножей-кинжалов, что явно мало.
Геомагнитный план укрепленного поселения Устье I и интерпретация древних сооружений: 1 – границы древние сооружений; 2 – вероятные границы древних сооружений; 3 – тепло- и гидротехнические сооружения; 4 – структуры неясного назначения; 5 – границы отвалов.
Оборонительная стена была выполнена из брёвен диаметром 25-45 см, выставленных вертикально. Расстояние между брёвнами 0,9-1,2 м. Заглубляли брёвна на глубину 0,3-0,5 м. Ямы от брёвен строго расположены в линию с СЗ на ЮВ.
Укрепленное поселение Устье I. Принципиальная реконструкция этапов возведения фасада стены синташтинского периода истории памятника: 1 – канавообразные углубления вдоль внутреннего края обводного рва; 2 – вертикальные столбы каркаса; 3 – «платформа» из глины с песком и гравием; 4 – горизонтально уложенные бревна (плахи?); 5 – горизонтальные бревна стены за вертикальным каркасом; 6 – фиксация горизонтальных бревен землей; 7 – общий вид фаса стены синташтинского Устья.
Размер городища 120×120 м, входов два с юга и запада. Городище по-видимому расширялось и перестраивалось.
Помещения внутри городища
Помещения были прямоугольной формы 22,5×9 м это примерно 200 м2 (размеры одного из них). Помещения примыкали длинной стороной друг к другу. Торцевой дальней стеной упирались в оборонительную стену. Скорее у них всех имелась одна крыша (кровля). Из чего они были сделаны не смогли установить, но основу составляли жерди и бревна диаметром 0,25-0,3, вкопанные по периметру помещений, которые были явно связаны с конструкцией стен и кровли. Глубина котлована помещения (помещения выполнены по подобию землянок) 0,25-0,5 м.
Укрепленное поселение Устье I. Остатки синташтинского времени на площади петровского помещения 1.
Помещения строились по плану, в каждом помещении имелся колодец, причём все колодцы выставлены «в створе». Выходы из помещений были обращены на своеобразную «улицу».
Укрепленное поселение Устье I. Принципиальная реконструкция элементов внутренней застройки и оборонительной стены петровского периода истории памятника: 1–2 – котлованы петровских помещений; 3 – столбы вертикального каркаса стен соседних помещений; 4–5 – укладка горизонтальных бревен стен соседних помещений; 6 – крепление «в распор» горизонтальных бревен стен соседних помещений; 7 – вариант организации загрузки золой пространства между стенами соседних помещений; 8 – вариант организации пола петровских помещений; 9 – принципиальная реконструкция облика обводной стены петровского Устья.
Внутреннее пространство помещений разделялось на хозяйственную и жилую. Хозяйственная — дальняя зона от входа (там найдено наибольшее количество обломков керамической посуды). В хозяйственной части располагался колодец и одна или несколько печей для хозяйственных нужд и выплавки меди.
В жилой зоне печей не было (это может говорить об умеренном климате, существовавшем тогда или о искусстве сооружения людьми в то время помещений, что тепла от печей, находящихся в хозяйственной зоне, хватало для обогрева жилой зоны).
Колодцы для воды были округлой формы размерами 0,9×1,15 м глубиной более 3 м (далее при раскопках начинала поступать вода). Колодцев было очень много. Они были в каждом жилом помещении. После заиливания или обрушения стенок они забрасывались костями, черепами животных, обломками керамики. Сверху колодцы имели глинобитные надколодезные конструкции, которые были обнаружены путём присутствия на дне колодцев глиняной пробки.
Посуда
Было обнаружено великое множество обломков глиняных горшков. Горшки относящиеся к синташтинскому периоду (1965—1880 гг. до н.э.) имели диаметр 12-26 см с толщиной стенки 0,7-0,8 см. Горшки были сформированы на сосудах-основах. Изнутри на них видны оттиски грубой тканевой основы. Цвет их светло-коричневый, серо-чёрный. Все горшки без исключения орнаментированы!
Укрепленное поселение Устье I. Горшечно-баночные сосуды. Синташтинская группа.
Медные изделия
В результате раскопок были обнаружены остатки шлака меди, слитки меди, изделия из меди, орудия для добычи и обработки меди. Обнаружены бронзовые шила, наконечники стрел, долота, серпы, ножи, крюки, украшения, скобы и др.
Укрепленное поселение Устье I. Металлические изделия (медь, бронза). 1 – нож-«бритва»; 2–6 – ножи-кинжалы.
Животные
В раскопах наибольшее количество костей составляют кости КРС более 60% и МРС – 25%. Свиней – единичные особи. Кости собаки немногочислены – 0,9%. Кости лося и бобра – менее 1%. На основании этого можно сделать вывод, что охота не играла особой роли в жизни поселения. Птицеводством и рыболовством население не занималось вообще, т.к. костей птиц и рыб не обнаружено.
Основу жизнеобеспечения составляло животноводство.
По времени забоя животных было определено, что летом людей в поселении было меньше (количество употреблённых в пищу животных в это время минимально), скорее они откочёвывали или передвигались в это время, а осенью и зимой возвращались и вели осёдлый образ жизни (количество употреблённых в пищу животных в это время максимально).
Жертвенные останки животных
Яма 0,85×0,7 м глубиной 0,25-0,3 м была забита костями животных (до 200 шт.). Таких жертвенников было найдено несколько.
Укреплённое поселение Устье. Жертвенник.
Эзотерика поселений, таких как Аркаим, Устье
Городище было построено таким образом, что оно копировало Солнечную систему во Вселенной. В центре Солнце и там расположено святилище, где никто не проживал, в этом месте происходили культовые действия и постоянно горел культовый огонь, костёр, который потом разносили в жилища. Огонь-Солнце (мужик Ярило давал свет, энергию, семя) — так и костёр давал тепло, согревал. За ним следили ведуны-колдуны (жрецы) рода и поддерживали культуру и традиции. Мать Земля — женщина (спутник Земли — Месяц (Луна)), все женщины привязан к циклу Луны. Земля принимала свет, энергию от мужика-Солнца и рождала пищу и т.д. А человек существовал и взаимодействовал с этим всем. Полная гольная эзотерика.
В древности славянскую Русь называли Гардарикой или Гардар (град, город, жилище для рода), то есть это была Страна Городов, множества Родов. Родовые общины. ГАРДАР – святилище родового огня, вместе со всеми постройками и обслугой. Гардар – это место Силы, где обитают Ардары (Русы). В буквальном смысле «ГАР-ДАР» – дарующий огонь.
Гардарика — страна городов.
В те времена словом «город» обозначали поселение, которое было огорожено — и тем самым защищено. Арии или славяне, жившие тогда на Руси, были храбрыми и при нападении врагов предпочитал не убегать, покидая свои жилища, а защищаться.
Почему городище расположено в устье реки?
Родовой Гардар (город) возводился в устье реки, где находилось место энергетической силы (Белый Столб), и где обязательно должен быть сильный родник, ведь каждый источник нёс в себе энергетический заряд «Белого Столба». В таком месте и ставился город. Не верите — смотрите карту. В этом месте сильна водная энергетика или энергетика земли.
В центре столицы городов стоял храм с деревянной шатровой крышей в виде трёхгранной пирамиды. Строение было не только местом поклонения огню, но и являлось духовным храмом всех Родов. В центре помещения ставился дубовый столб – служащий пальцом (от слова – Палить), для возжигания ритуального родового огня. Пол в помещении храма был сделан из белой глины.
Вокруг пальца в пол монтировали три магических кольца (Сутуги), возрастающие по диаметру от центра к периферии. Ближе к центру кольцо было – золотое, второе – серебряное, а наружное – медное. Это кольцо обладало неведомой силой, препятствующей достижению центра непосвящённым в тайны магии людям. Только жрицы огня Гарды могли входить в этот магический круг, дабы передать другим родам возрождённый на пальце огонь воспылавший от «Зеницы Ока». Дарители оставляли свои подношения храму огня у таинственного круга первого внешнего кольца Сутуги, так как, не могли переступить через металлический обруч. Тело дарителя неожиданно начинало сотрясаться в конвульсиях, и он оставлял свой дар у входа, не смея перешагнуть через круг Сутуги.
Зачарованный неприступностью и таинством магического круга даритель лишь мог восхищаться и трепетать перед, стоящими внутри Сутуги, Жрецами посвящёнными Духа Огня. Во время сильной грозы зона «Белого Столба» становилась смертельно опасной, так как, излучала конусообразное свечение, а из-под пальца нередко вырывались шарообразные сгустки энергии, именуемые – РаСея (Свет Ра).
Огонь в Родовом Гардаре обновлялся два раза в год – в период весеннего и осеннего равноденствия. Он добывался жрицей огня Гардой от Солнца при помощи «Зеницы Ока» (крупная собирающая линза из хрусталя). Солнце, ровно в полдень, через специальное отверстие в крыше храма, своими лучами попадало вовнутрь помещения, где Жрица преломляла его через Зениц на специально приготовленную кладь на пальце, под хоровое пение прислуги Гардара. Происходило возгорание топлива, повергавшее в трепет присутствующих представителей разных родов, которым впоследствии раздавались тлеющие угли от нового огня.
Огонь разносился по своим общинным столбам представительницами родов, жрицами-хранительницами Огня, которые именовались — Гарда. В повседневной жизни жрица огня носила «Зениц Ока» в специальной дорогой оправе на челе. Вновь образовавшимся родам огонь дарили Несуны (Данки Гардара). Скончавшуюся жрицу огня Гарду укладывали в ёмкость, сделанную из глины и заливали раствором извести, затем этому саркофагу придавали форму раковины Грабы. Отсюда слово: Гроб. С наружной стороны Гроба вырубался текст, нёсший в себе сокровенные знания, полученные жрицей из Мира Духа (как Горечь познания Сути). Отсюда мифическое название Гроба – «Камень Бел-Горюч» (символизирующий горючие слёзы по усопшей).
Что представляло из себя городище? Это было хорошо укреплённое поселение, занимавшее территорию целого гектара. Вокруг поселения был защитный ров, далее шла стена из высоких вертикально вкопанных толстых брёвен, концы которых остро затёсывались.
В каждом жилище располагались 30-50 человек – вся родовая семья. Род. По генетике сделанной за рубежом, в городищах проживали арии R1a.
Рядом находились загоны для скота. Скот никогда не располагался в самом поселении.
Во время раскопок было обнаружено много следов плавления и обработки меди и бронзы, благо меди в Карталинском ГОКе много, оттуда её и брали. Великое множество осколков глиняной посуды, украшенной орнаментом. Очень много было обнаружено медных украшений и захоронений.
По тем временам это было большое поселение. Ученые предполагают, что это был центр металлургии края.
Полевой лагерь Устье. Утренняя линейка. Старший состав: Николай Михайлович Меньшенин, Николай Борисович Виноградов, Владимир Петрович Костюков.
Утром после подъема весь археологический отряд численностью в армейскую роту выстраивался на «плацу», вокруг флага, буквой «П», а в основании этого построения вставали наш «шеф», начальник экспедиции Николай Борисович, руководители школьных кружков и другие «сахемы» – этим индейским термином традиционно именовался старший состав археологических экспедиций. Руководство сообщало нам какие-нибудь важные новости, давало соответствующие установки, распекало нерадивых или хвалило дисциплинированных и усердных (последнее, естественно, случалось реже). Иногда на этих линейках объявляли о том, что кто-то школьников или студентов совершил поступок, несовместимый с его дальнейшим участием в экспедиции, и изгоняется обратно в город – это было самое страшное наказание. По завершении «линейки» все отправлялись на завтрак, а сразу после него весь отряд, кроме дежурных по кухне, выдвигался на раскоп.
Однако сама линейка начиналась с переклички, точнее, с проверки численности состава. Все школьники, студенты, а затем и руководители выполняли команду «по порядку номеров рассчитайсь», и над утренней степью разносилось разными голосами: «первый, второй, третий, четвертый» и т.д. Итоговую цифру начальник экспедиции сверял со списочным составом. Если выяснялось, что в наличии людей меньше, чем должно быть по списку, устанавливали отсутствующих и посылали несколько человек на их поиски. Как правило, отсутствующие обнаруживались спящими в палатках, откуда их оперативно извлекали и отправляли на линейку, или задержавшимися по каким-либо утренним делам, за умыванием на мостках над рекой или в наших замечательных туалетах, установленных за высокими насыпными холмиками, оставшимися со времен расположения на месте нашего лагеря пастушеской карды.
Если человека, не вышедшего на линейку, не могли обнаружить на территории лагеря – это было ЧП. Пропавший школьник или студент мог уйти ночью в степь и заблудиться, мог отправиться в одиночестве купаться и утонуть в реке – да мало ли что ещё могло произойти с юными, ещё не очень разумными созданиями. Руководители археологических кружков и начальник экспедиции несли за нашу жизнь и здоровье моральную и административную ответственность, а за несовершеннолетних отвечали и перед уголовным законодательством, поэтому к поискам пропавшего подходили очень серьёзно.
В то утро на «линейке» вместо итогового «сто двадцать шестой» прозвучало «сто двадцать пятый», руководство быстро сообразило, что отсутствует один из школьников археологического кружка Леонида Вячеславовича Туфленкова. Пару человек отправили поискать меня в палатке, они сбегали, заглянули в неё и сообщили, что там никого нет. Проверили другие возможные места – меня нигде не оказалось. Шеф напрягся и объявил тотальный поиск. Вместо того чтобы идти завтракать и выдвигаться на раскоп, разбитые на группы школьники и студенты отправились проверять места купаний, расположенные в стороне от лагеря, урёмные заросли по берегам реки, недалёкий липовый колок – небольшой островок деревьев в степи, и другие окрестности лагеря.
Я не находился, однако на берегу реки около купальных мостков нашли чье-то полотенце. Возникла идея, что это моё полотенце – и искать меня, соответственно, надо в реке, вернее, можно уже не искать, а просто подождать, «пока сам всплывёт». Идея шефу очень не понравилась, но сразу опровергнуть её не получалось. Режим дня и рабочий график уже сорвался, отряд, отложив все прочие дела, занимался поисками пропавшего школьника, а если этот школьник и вправду утонул – то вырисовывались совсем печальные перспективы… Шеф, естественно, стал очень грустным, нервным и раздражительным. В этот момент меня и нашли.
Естественно, обо всей этой суете я не знал, поскольку продолжал себе спокойно спать. Вообще и школьники, и студенты в экспедициях спят при возможности просто исключительно – однажды, будучи уже заместителем начальника отряда, я в связи с сильно дождливой погодой не стал объявлять подъём, так первые окончательно проснувшиеся ребята начали появляться у кухонного костра только в пять часов вечера, до этого лагерь спал просто мертвецки.
Отчего так происходило, если время от подъёма до отбоя составляло полноценных восемь часов? Естественно, оттого, что ни школьники, ни студенты вовсе не рвались сразу после отбоя ложиться спать. Каждый отбой – это была довольно напряженная борьба сахемского состава со всем школьно-студенческим лагерем, борьба, заканчивавшаяся формальной победой сахемов, однако в реальности тихая и незаметная ночная жизнь продолжалась.
Когда мы были школьниками, то, бывало, потихоньку убегали в степь и ходили по ночным полевым дорогам многие километры, до какого-нибудь заметного холма или до деревни – и обратно, это было и страшно, и весело. Или устраивались где-нибудь далеко от лагеря, жгли там костер и пели песни. Кого-то влекли романтические прогулки вдвоём – но это уже, чаще, происходило у студентов. Они же, бывало, сопровождали свои ночные путешествия алкогольными возлияниями – у школьников это бывало гораздо реже, во всяком случае, наш кружок был в этом плане абсолютно целомудренным и в школьные годы никто из нас не пил и почти никто не пытался курить.
Итак, я не услышал утреннего гонга, которым «били» подъем, и продолжал спать в своей палатке, а мои друзья, в спешке выбегая из неё утром, так удачно побросали свои спальники и одеяла, что совершенно скрыли меня, замаскировав среди скомканного и кое-как оставленного спального барахла. У заглядывавших в палатку ребят, которых посылал наш шеф, создалось впечатление, что кроме разбросанных спальников в ней никого нет. И я продолжал спокойно спать, пока продолжала набирать обороты поисковая операция, в которой были задействованы все наличные силы нашей экспедиции.
В сколько-нибудь жаркий день в советской брезентовой палатке долго спать после подъема никак не получится: под лучами солнца она быстро превращается в баню, а потом и в душегубку. Однако утро выдалось прохладным, солнце закрывали облака. Поэтому проснулся я только когда один из студентов, случайно заглянувший в нашу палатку, умудрился заметить, что она не пуста, и разбудил меня испуганным голосом. Вероятно, он заранее предвидел те громы и молнии, которые будет метать наш шеф в результате столь несчастливого начала рабочего дня.
С некоторым страхом я подошёл к Николаю Борисовичу. Он один оставался в лагере, все остальные участники экспедиции искали по степи меня – или, во всяком случае, мои бренные останки. Мне было крайне неудобно из-за того, что, сам того не желая, я спровоцировал такую идиотскую ситуацию. Для детского сознания это было важное открытие: как же можно удивительно сильно «накосячить», вроде бы вообще ничего такого, не делая – подумаешь, проспал подъём, все его регулярно просыпают, некоторых деятелей сахемам приходится будить по три-четыре раза… Спал себе, никого не трогал – а тут такое творится.
Подойдя к шефу, я увидел, что от злости он совершенно белый. Шеф вообще всегда ярко демонстрировал эмоциональные реакции. Он ничего мне не сказал: как умный и сильный мужик он умел не заниматься проговариванием самоочевидного, – а только распорядился поскорее вернуть все поисковые группы, побыстрее завтракать и выдвигаться на раскоп.
На раскопках Устья с Николаем Борисовичем Виноградовым.
Снять и закопать. Когда найдут – убежать
В этот день на раскопе мы с друзьями решили немного развлечь себя и других. Есть добрая археологическая традиция, особенно усердно соблюдаемая школьниками и студентами: прикапывать иногда в раскоп разные посторонние предметы, с тем чтобы их позднее нашли и приняли поначалу за подлинное свидетельство древности. Правда, мы решили эту традицию несколько усовершенствовать: закопанные нами вещи никто бы никогда не принял за артефакты эпохи бронзы, но вот некоторые сопутствующие обстоятельства…
Раскопки поселения Устье.
Итак, потихоньку задержавшись на раскопе после завершения вечерней работы, мы с Витей и Мариком принялись исполнять свой хитрый план. Очередной горизонт в соседнем с нами раскопочном участке – «квадрате» был выбран ещё очень «начерно», без зачистки, рельеф поверхности был очень неровным. Мы немного вкопались в одну из ямок этого рельефа (делать это, конечно, было категорически нельзя) и уложили на дно мои кроссовки – рядышком, подошвами кверху. Их мы засыпали выкопанной землей, утрамбовали, а сверху, прямо над ними, из камней, набранных в отвале, соорудили каменную выкладку.
Выкладка получилась круглой, довольно аккуратной и очень загадочной: она походила на остатки очага (тем более, и пошедшие на нее камни были, главным образом, печными камнями, с убедительными следами температур) – однако была существенно ровнее и аккуратнее, чем все очаги, раскопанные к настоящему времени на поселении. В то же время каким-то откровенно чужеродным анахронизмом выкладка в раскопе не выглядела. Полюбовавшись на неё, мы засыпали все камни грунтом из отвала, плотно утрамбовали его, сверху поводили лопатами и припорошили пылью – так, что совершённое нами вмешательство в культурный слой сделалось незаметным, и очень довольные собой отправились в лагерь. Наступала темнота, степь отдавала набранный за день жар и пахла полынью и всеми своими цветами сразу. В лагере ещё оставался шанс выпросить у дежурных остатки ужина или, если таковых уже нет, хотя бы сладкого чаю с хлебом.
Поселение Устье, старший состав: Алексей Азанов, Николай Борисович Виноградов, Ирина Кочи.
Наутро мы втроём получили великолепное развлечение. Работая в своем квадрате, мы внимательно и с некоторым замиранием сердца поглядывали на соседний участок. Копавшие там студентки-практикантки начали выравнивание и зачистку горизонта и довольно быстро наткнулись на нашу выкладку. Сперва они умудрились вывернуть лопатами несколько камней, однако довольно быстро опомнились и сообщили о найденном скоплении начальнику «планшета», старшекурснику Дмитрию (а мы уже хотели вмешаться – что, конечно, было несвоевременно и могло нас выдать с головой).
На Дмитрия наша выкладка произвела глубокое впечатление. Отложив в сторону прочие дела, он принялся её вдумчиво расчищать, а студенток отправил пока на другие участки. Раскопки данного квадрата приостановились. В какой-то момент Дмитрий, похоже, засомневался в аутентичности изучаемого им объекта – однако в этот момент, не раньше и не позже, под его кистью среди камней блеснула зеленая, окисленная, древняя бронза. О, это была находка!
Для степных поселений эпохи бронзы, одно из которых мы здесь изучали, сама по себе бронза являлась весьма редкой и хорошей находкой. Обнаружившему бронзовый предмет школьнику или студенту полагался специальный приз – так называемый «слон», представлявший собой банку сгущенного молока и вручавшийся руководителем экспедиции в торжественной обстановке на утренней линейке. Сгущёнка являлась в то время довольно редким лакомством, получивший её находчик бронзового предмета, как правило, устраивал пир вместе со своими товарищами по палатке. Школьники и студенты жили по три-пять человек в одной палатке, сахемы и старшие студенты-волонтеры – по одному или по двое, руководитель экспедиции всегда жил один.
Конечно, Дмитрию, как старшекурснику и руководителю планшета, «слон» не полагался, да и не тянул найденный им небольшой фрагмент металла на какой-либо приз. Но сама по себе находка была очень приятной, довольно редкой – и, конечно, всякие сомнения в подлинности каменной выкладки у молодого сахема пропали. Мы же с друзьями недоумевали: откуда этот кусочек бронзы мог попасть в сложенную нами конструкцию? Вероятно, он был случайно пропущен в ходе раскопок, попал в отвал, а затем, незамеченный нами, переместился обратно в раскоп, в каменную выкладку – вместе с грунтом из отвала, которым мы её присыпали.
Закончились утренние часы работы, наступил обеденный перерыв. После обеда Дмитрий продолжил бережную расчистку и тщательную зарисовку нашей выкладки. Выборка участка, на котором она была расположена, естественно, прекратилась. Все остальные квадраты раскопа уже были опущены на следующий уровень – в них был вскрыт новый горизонтальный слой, «горизонт», мощностью 20 см. Квадрат с выкладкой начал задерживать весь раскоп. Чертежная работа на планшете тоже приостановилась, начальник планшета уже четвертый час подчищал и рисовал каменную выкладку, которая ему очень понравилась.
Мы с Витей и Мариком уже не веселились, а серьезно переживали по поводу последствий своей шутки. Получалось так, что мы перестарались, и шутка начала реально задерживать работу на раскопе. Быть саботажниками и мешать раскопу мы не желали, кроме того, хорошо понимали, что чем большие проблемы и задержки произойдут из-за нас – тем более серьезное наказание может нас постигнуть. Быть выгнанными в город категорически не хотелось, а лежавшие под выкладкой мои собственные кроссовки начисто лишали возможности отпереться и изобразить, что мы здесь ни при чем.
Сперва мы надеялись на приход нашего шефа, Николая Борисовича, который, как опытный археолог, обязательно должен был догадаться, что с выкладкой что-то не так. Однако шеф с утра уехал по хозяйственным делам к руководству совхоза и до сих пор не вернулся. Кроме того, по раскопу пошел слух, что назавтра шеф планирует поездку в райцентр.
Мы заволновались не на шутку. Дмитрий тем временем принял решение не разбирать столь понравившуюся ему выкладку, а начать выборку следующего горизонта, оставив ее в целости и сохранности на специальном земляном столбе – так называемом «попе». Это была катастрофа. Вернувшийся к вечеру следующего дня шеф, обнаружив посреди одного из участков ничем не обоснованного «попа», возникшего в результате нашей шутки, несомненно, сильно и, главное, справедливо рассердится и накажет нас самым серьезным образом. Надо было попробовать избежать этих последствий, а для этого – добиться того, чтобы Дмитрий прямо сейчас приступил к разборке выкладки, не оставляя ее на потом. Однако сказать ему об этом сами мы не могли: нам, школьникам, было еще явно не по статусу подавать советы начальнику планшета. Признаваться тоже не хотелось – тогда бы пропала вся соль шутки и весь интерес от затеянного действия.
Поселение Устье. Фёдор Петров с Виктором Лысенко, оба держат кроссовки после завершения эпопеи.
Мы с Витей отнесли очередные носилки с землей на отвал и остановились под ним, чтобы обсудить сложившуюся проблему в стороне от многочисленных лишних ушей на раскопе. Виктор первым нашел выход: надо обратиться за помощью к заместителю руководителя экспедиции, который работал сейчас на одном из планшетов на другом конце раскопа. Михаил Григорьевич был молодым, невероятно накачанным мужиком – помимо археологии он профессионально занимался вольной борьбой. Как многие очень сильные люди, он был всегда ровным и доброжелательным в общении – и мы решились.
Во время очередного десятиминутного перерыва мы быстренько добежали до соседнего раскопа, отозвали в сторонку Михаила Григорьевича и рассказали ему всё. Нельзя сказать, чтобы его очень обрадовало наше несвоевременное чувство юмора – но портить шутку ему тоже не захотелось, и он согласился нам помочь. Придя через несколько минут на наш раскоп, он для вида походил по нему, обратил внимание на расчищенную выкладку и категорически распорядился поскорее разрезать ее пополам, зафиксировать профиль и разобрать, чтобы не мешать дальнейшему вскрытию культурного слоя.
Дмитрий очень огорчился и даже обиделся на Михаила Григорьевича, он очень гордился красиво расчищенной и хорошо зарисованной выкладкой и планировал назавтра показать ее шефу, обрадовав того интересными результатами. Однако, в конечном счете, решил не перечить и принялся медленно и методично разбирать одну половину выкладки.
Дмитрий аккуратно снимал обожженные камни и бросал их в носилки, периодически сметая кистью лишнюю землю и аккуратно собирая ее в совок. Вскоре должны были показаться подошвы зарытых кроссовок. Мы с Мариком и Витей притаились под бровкой своего участка, напряженно вслушиваясь в происходящее и ожидая развязки. Сахемы, предупрежденные Михаилом Григорьевичем, тоже собрались в соседних квадратах: они потихоньку наблюдали и покуривали, изображая некоторую отрешенность и незаинтересованность.
Дмитрий увлеченно разбирал выкладку и даже негромко комментировал сам себе ход работы. «Так, фрагмент керамики, – доносился до нас его голос. – А это что – челюсть? Хм… Нет, не челюсть… Ах ты черт!» Увлеченные происходящим мы, все трое, высунулись из-за бровки и посмотрели в соседний квадрат. Дмитрий стоял над выкладкой, сжимая в руке вывороченную из-под камней мою кроссовку. Увидев наши сияющие лица, он моментально всё понял и, замахнувшись кроссовкой, бросился на нас. Мы кинулись врассыпную, разбегаясь в разные стороны от раскопа и стремясь скрыться от разгневанного сахема. Однако Дмитрий оказался быстрее: сперва он догнал меня и с размаху огрел кроссовкой по окрестностям «пятой точки», потом помчался за Виктором, вслед за ним перебрался через отвал, продолжил погоню вокруг отвала, настиг и покарал таким же образом, однако на этом выдохся, утратил злость – и третьему нашему товарищу, Марику, наказания уж не досталось. Остальные сахемы, наблюдавшие за этими событиями, громко веселились.
Пожалуй, шутка всё же удалась. О ней рассказывали в экспедиции ещё несколько лет и её упоминание даже вошло в одну из экспедиционных песен. Полагаю, сахемы, присутствовавшие при этих событиях, помнят о них до сих пор. В экспедициях частенько подбрасывают что-нибудь в раскоп, однако в кроссовках, засунутых под фальшивую каменную выкладку, была реализована свежая и необычная идея. По-моему, больше никто таких глупостей в наших экспедициях не совершал.
Раскопки и закопки, днём и ночью
Археологические экспедиции со школьно-студенческим составом, в которых мне доводилось принимать участие, занимались, как правило, изучением двух типов археологических памятников: поселениями эпохи бронзы либо курганными могильниками разных эпох: бронзового века, раннего железного века и средневековья.
Практически все поселения, активно исследовавшиеся в Зауральской степи во второй половине 1980-х – начале 1990-х годов, датировались началом второго тысячелетия до н.э., их возраст составлял от трёх с половиной до четырёх тысяч лет.
Впервые в 1985 году родители взяли нас с братом на раскопки поселения Устье. В дальнейшем, школьником и уже студентом, я работал на этом поселении ежегодно с 1987 по 1991 год и в 1993 году; в 1987-м участвовал в раскопках поселения Синташта, в 1992-м – поселения Ольгинское, в 1993-м и 1994-м – поселения Куйсак, в 1995-м – Аркаим, в 1996-м – Берсуат, в 1997-м, в год завершения студенческой жизни и окончания университета, – поселения Аландское.
Все перечисленные археологические памятники расположены на территории Зауральской степи (южные районы Челябинской области и северо-восточное Оренбуржье). Все они относятся к числу так называемых «укрепленных» поселений эпохи средней бронзы, синташтинской и петровской археологических культур. Синташта стала первым поселением данного типа, исследованным раскопками на Южном Урале, за ней последовало Устье и ставший знаменитым Аркаим, а в последние годы опять, и очень интересно, изучается Ольгинское (оно же – Каменный Амбар).
Что представляют собой эти археологические объекты? Перед нами остатки довольно крупных древних посёлков. В каждом из них было несколько десятков жилых помещений площадью свыше 100 квадратных метров. Эти помещения «собраны» в обширные блоки, они были окружены массивными обводными стенами и имели каркасно-столбовую конструкцию. Поселения демонстрируют очень интересный пример весьма развитой архитектурно-строительной организации обширных жилых пространств, которые населяли сотни человек.
За три с половиной тысячи лет, прошедшие со времени существования этих поселков, их развалины давно уже стали землёй, но землёй необычной: тем, что называется в археологии «культурным слоем» – слоем грунта, насыщенным материальными остатками древней культуры, следами прошлой жизни. Этот слой имеет толщину от пятидесяти сантиметров до одного метра, очень редко – больше; он представляет собой тёмную землю – насыщенный гумусом грунт, часто включающий в себя золу, угольки древних костров или пожаров, обожженные камни, участки прокаленной огнем земли. В этом слое присутствует множество костей домашних животных – следы приготовления мясной пищи; разнообразные осколки керамических сосудов, часто покрытых интересными геометрическими орнаментами; существенно реже встречаются каменные, костяные и бронзовые орудия, забытые или потерянные в древности, – ножи, шилья, молотки, наконечники стрел; изредка – различные украшения.
Фрагмент керамического сосуда в культурном слое поселения эпохи бронзы (Аркаим, 2009 г).
Вообще основные находки в культурном слое поселений – это древний мусор, то, что было выброшено или случайно потерялось; гораздо реже – вещи, оказавшиеся в земле в результате пожаров, под развалинами домов – или специально спрятанные предметы, так называемыми «клады» – это может быть несколько бронзовых серпов, или литейные формы, или какое-нибудь оружие. Никаких драгоценностей в современном понимании этого слова культурный слой поселений эпохи бронзы не содержит, но многие находки обладают большой научной ценностью и позволяют узнать о различных сторонах жизни людей многие тысячи лет назад.
Поселение Устье, зачистка по материку.
Николай Борисович Виноградов на раскопках поселения Устье.
Когда мы сообщили о своем решении Николаю Борисовичу Виноградову, руководителю пединститутской экспедиции и лаборатории, он весьма поддержал наше начинание и немедленно вручил нам материалы по раскопанному на Устье в 1987 году сооружению на участке Ч/27, которое сам Николай Борисович интерпретировал как остатки металлургической печи шахтного типа. На этом материале мы и приступили к работе, немедленно закопавшись в разнообразные книги по древней и современной металлургии меди, в том числе – в Челябинской областной универсальной научной библиотеке, широко известной как «публичка», в которой к тому времени уже имели некоторый опыт работы. До сих пор у меня дома лежат тетрадки конспектов библиотечных книг и статей, заполненные то Витиным, то Марика, то моим почерком; схемы и дневники экспериментов, разнообразные фотоматериалы, образцы шлаков и фрагментов руды из шихты, оплавленные керамические сопла и многое другое.
Устье, у экспериментальной металлургической печи, 1989 г.
Поселение Устье. Демонтаж экспериментальной печи.
Удивительно, что наша группа продолжала достаточно интенсивно работать на протяжении шести лет, вплоть до 1993 года включительно, и явилась одним из самых устойчивых учебно-научных самообразований в школьной археологии, которые мне известны. К концу этого периода Виктор уехал учиться в Москву и увлекся там вещами, далекими от археологии, но мы с Мариком в 1994-96 годах образовали еще одну группу – на этот раз в рамках археологической лаборатории Челябинского университета. Мы занялись формализацией и компьютерной обработкой керамики эпохи бронзы и на протяжении трёх лет сделали несколько научных работ по форме и орнаменту керамического комплекса поселения Аркаим – это была наша договорная тема, мы сдавали отчеты и даже получили за работу какие-то небольшие деньги. Впрочем, это уже другая история.
Итак, летом 1989 года в заречной части полевого археологического лагеря Устье впервые появилась наша экспериментальная металлургическая площадка, возобновлявшаяся потом на протяжении нескольких лет. На площадке возводилась металлургическая печь шахтного типа, сооружался небольшой наземный горн, устанавливались изготовленные нами меха и другое разнообразное оборудование. В окрестностях площадки мы закладывали ямы, в которых выжигали древесный уголь; за старичным руслом ручья Кисенет на склонах холмов добывали глину для сооружения наших печей, рубили в тальниковых зарослях ивовые прутья для их каркасов, таскали с реки воду в алюминиевых флягах для замешивания раствора.
Мы с Марианом Вербовецким на руднике Ташказган.
За первой порцией медной рудой мы с Мариком, в сопровождении его отца, Эдуарда Эфроимовича, ездили на древний рудник Ташказган, расположенный на границе с Учалинским районом Зауральской Башкирии. Обследовали площадку меднорудных проявлений в районе самого Устья, но места древних выработок и полноценной руды не нашли, сейчас его более успешно ищет прекрасно оснащенная российско-американская экспедиция. Впоследствии мы ещё ездили за рудой на Ташказган, один раз я отправился туда с нашим старшим товарищем Игорем Русановым, занимавшимся аналогичными экспериментами в рамках археологической лаборатории Челябинского университета совместно со Станиславом Аркадьевичем Григорьевым.
В тот раз мы, порассчитывав на известный нам источник, умудрились остаться на водоразделе без капли воды – и тогда я имел возможность сполна оценить, насколько же это плохо. Вообще призраки той жажды, что иногда случалась в наших экспедициях, потом неоднократно посещали меня в городе. Бывает, пьёшь воду из-под крана и думаешь: какая же ты вкусная, и как же тебя много, вот бы напиться тобой впрок.
Конечно, у нас не было опыта той смертельной жажды, что случается в пустынях, но и степной опыт дал достаточно для того, чтобы видеть большой смысл в замечательных словах Антуана де Сент-Экзюпери: «Вода! У тебя нет ни вкуса, ни цвета, ни запаха, тебя не опишешь, тобой наслаждаешься, не понимая, что ты такое. Ты не просто необходима для жизни, ты и есть жизнь. С тобой во всем существе разливается блаженство, которое не объяснить только нашими пятью чувствами… Твоим милосердием отворяются иссякшие родники сердца». Лишь позднее, повзрослев и изрядно отягчив свою душу и тело, я начал понимать, что и в этом вопросе, как и во многих других, «самого главного глазами не увидишь»…
Устье. Мариан Вербовецкий и Виктор Лысенко, 1990 г.
В 1990 году мы работали на Устье в составе большого советско-американского лагеря, в который приехали специалисты, студенты и школьники из многих городов страны и из-за рубежа. Здесь реализовывалась масса самых интересных направлений экспериментальной археологии. На высоком насыпном холме обосновались специалисты по изготовлению каменных орудий, здесь студенты и школьники сбивали пальцы в кровь, пытаясь получить ровный скол или постигнуть тайны ретуши. Под широкими навесами замешивали глину, рядом теснились ряды уже готовых и украшенных орнаментом глиняных сосудов, сушащихся перед обжигом. Американские студенты строили из прутьев и связок камыша индейское жилище.
В кузне стучали молотки и молоты, здесь под руководством опытного кузнеца наши и американцы осваивали первичные навыки профессии. В ходе означенного освоения кузница произвела такое количество разнообразного холодного оружия – от кинжалов и клевцов до мечей и сабель, что крайне озабоченный последствиями этого свердловский начальник экспедиции начал устраивать налеты на вооружившихся студентов и школьников. Нашего Виктора он заставил перековать в «спираль» лезвие изготовленного им меча. Впоследствии Витя с Мариком ходили в деревенскую кузницу и там выпрямляли меч, но прежней красоты и стройности клинка достичь уже не удалось.
Устье. Виктор Лысенко, 1990 г.
В том году на металлургической площадке мы работали вместе с двумя самарскими студентами, занимавшими реконструкцией меднолитейного производства – Борисом Максимовым и Денисом Вальковым. Построенный ими горн, хотя и не без некоторых сложностей, дал возможность отлить целый ряд бронзовых предметов. А вот наши с Витей и Мариком эксперименты были несколько менее удачны. В ходе нескольких металлургических плавок нам удалось добиться процесса восстановления меди из руды, однако так и не получилось сделать этот процесс устойчивым и сколько-нибудь масштабным. Позднее мы поняли, что основная причина неудач крылась в том, что первоначальный объект реконструкции был выбран неверно: судя по всему, яма метрового диаметра, выкопанная в древности на дне рва, которую Николай Борисович представил нам как остатки подземной медеплавильной печи шахтного типа, в действительности не имела никакого отношения к металлургии.
С осознанием этого мы перешли к экспериментам с небольшими наземными купольными печами, они оказались несколько более удачными. Увеличили техническую и естественно-научную оснащенность работ: по договоренности наших сахемов, в первую очередь – Николая Борисовича, в лабораториях Челябинского пединститута нам делали спектральный анализ древних и экспериментальных металлургических шлаков, образцов руды и сплесков меди. Нам даже выделили несколько термопар – специальных биметаллических проводов, которые мы сваривали вместе и потом помещали в разные части металлургической печи, а по изменению напряжения, фиксируемому милливольтметром, определяли изменение температуры в печи. Таким образом удалось построить несколько очень интересных графиков роста и падения температуры при разных режимах металлургической плавки.
Поселение Устье. Ф. Петров записывает показания термопары, 1991 г.
Самодельные термопары имели свойство распаиваться, и тогда их надо было сваривать заново. Способ применялся нами совершенно зверский – и ведь не сами придумали, кто-то из старших товарищей научил. Оба провода термопары плотно скручивались друг с другом, после чего к ним крепился один из проводов, отходящий от вилки на 220 вольт. Второй провод от вилки крепился к графитовой пластинке, после чего вилка включалась в сеть, скрученная термопара бралась плоскогубцами и ее кончик приближался к графиту. Между металлом и графитом вспыхивала электрическая дуга, и окончания двух скрученных проводов постепенно сплавлялись в ней в один шарик, что и было нужно. Что происходило при этом варварском действии с бытовой электросетью – можно легко себе представить.
Впрочем, мы занимались возвышенной наукой, и всякие бытовые мелочи не могли нас волновать. Когда все термопары перегорели, мы выпросили у Николая Борисовича машину и отправились на ней в ближайшей поселок Солнце, а там просто заявились в контору отделения совхоза и объяснили, что нам в целях науки нужен доступ к электрической розетке.
Деревенские бухгалтерши предложили наглым парням из экспедиции выбирать себе любую розетку, после чего мы спокойно расположились с нашим хозяйством на подоконнике, слегка сдвинув какие-то пачки картонных скоросшивателей, и вскоре перед взглядом онемевших бухгалтерш на графите вспыхнуло сверкающее, огненное зернышко, раздался звонкий гул работающей электрической дуги, а потолочные и настенные лампы начали то потухать, то разгораться в такт этому гулу, демонстрируя, что сеть работает с крайним перенапряжением. То ли изумление от наших действий, то ли добрая башкирская привычка не перечить мужчинам, которые сами знают, что делают, так и не дали нашим несчастным хозяйкам вмешаться в очевидно небезопасный технологический процесс, мы успешно сварили все термопары, громко сказали «спасибо» и удалились восвояси.
Увлеченность темой была столь велика, что, не в силах дождаться очередного полевого сезона, мы даже как-то пытались устроить зимние металлургические плавки: вывезли меха ко мне в сад, сложили некое подобие древней металлургической печи из современных кирпичей и, упорно качая меха под снегопадом, пытались сформировать новую методику металлургического процесса – впрочем, вполне безрезультатно.
Вообще самых хороших результатов, причем не в выплавке меди из руды, а в плавке и литье уже готового металла, нам удалось добиться в ходе экспериментов в городских условиях, во дворе пединститутской лаборатории, когда вместо металлургического меха мы применяли пылесос, а древесный уголь, мало доступный в городе в то время, заменяли на каменный. Бешеный напор воздуха, непрерывно бьющий из ревущего пылесоса, и пышущий жаром каменный уголь позволяли очень быстро расплавлять металл в тигле так, что тот начинал сиять, как маленькое, жидкое и живое солнышко.
Одно из самых красивых зрелищ, которые мне доводилось видеть в жизни, – это расплавленная бронза, переливающаяся и сияющая так, что на нее почти больно смотреть. Тогда мы отливали бронзовые наконечники стрел по образцу найденных на могильнике Синташта и копии крестообразных подвесок из Кулевчинского могильника – удивительные предметы, изготовленные за полторы тысячи лет до Христа, но выглядящие в плане в точности так же, как некоторые типы древнерусских нательных крестиков домонгольского времени – впрочем, при сравнении этих предметов в профиль такое совершенное сходство между ними исчезает.
Однажды раскаленный добела тигель с расплавленным металлом неудачно перекосился в деревянных упорах, которыми я доставал его из печи, но опрокинулся не в саму печь, как случалось довольно часто, а свалился на землю, покатился на ребре, прокатился у меня между ног, вкатился в мой рюкзак, мгновенно проплавил через всё его содержимое сквозную дыру и укатился дальше в траву, где наконец лег отдохнуть, трава же вокруг него моментально затлела и вспыхнула, но мы ее успешно потушили. Рюкзак было, конечно, жалко, но факт, что он выступил альтернативой ногам, конечно, радовал.
Особенности перестроечного быта накладывали неизгладимый отпечаток на те способы, посредством которых мы обеспечивали свои эксперименты материально. Так, например, каменный уголь для городских плавок мы с Мариком воровали из куч угля, сложенных на одной из грузовых железнодорожных подстанций Челябинска, складывали его в рюкзаки и увозили на велосипедах. Один раз нас даже остановил милиционер, однако его интересовали только заводские номера нашего двухколесного транспорта, а не содержимое рюкзаков – мы сказали, что туристы и участвуем в велопробеге, хотя чумазыми от угля были, как черти. Медь и бронзу для литейных экспериментов мы воровали в копровом цехе Челябинского металлургического комбината. Организовывал эту процедуру один из наших учителей, замечательный человек и археолог, работавший на взрывном участке означенного цеха и рассказывавший удивительные истории о жизни и приключениях взрывников.
Вся эта многолетняя бурная экспериментальная деятельность многому научила нас в жизни, свела с самыми разными людьми и привела в разные интересные ситуации. С полученными результатами мы умудрялись даже брать первые места на студенческих научных конференциях, а в 1991 году наши материалы участвовали в общесоюзной школьной выставке учебно-научных работ, и мы получили золотые медали ВДНХ. Сама медаль с течением времени куда-то потерялась, а вот удостоверение от неё хранится у меня до сих пор. Очень забавно читать в нем, что «Федор Петров награждается за выдающиеся достижения в развитии народного хозяйства Советского Союза» и видеть снизу дату «декабрь 1991». Видимо, мы так хорошо постарались в развитии народного хозяйства, что этих усилий страна пережить уже не смогла. Такая вот историческая шутка, с изрядной горечью во вкусе…
Несмотря на ряд интересных результатов, целостной реконструкции металлургического процесса эпохи средней бронзы Южного Зауралья у нас так и не получилось. Эту задачу удалось решить нашему старшему товарищу из университета Игорю Русанову, который потратил на нее не менее двадцати лет жизни – и смог полностью, убедительно реконструировать все этапы металлургического процесса того времени в точном соответствии с древними материалами и свидетельствами. Кроме того, выдающиеся результаты по изучению древней металлургии с использованием естественно-научных методов были получены известным челябинским археологом Станиславом Аркадьевичем Григорьевым, который на некоторое время, уже в студенческие годы, стал моим учителем.
А наши школьные металлургические эксперименты остались просто частью наших собственных биографий, как это обычно и бывает даже с яркими и интересными ранними учебно-научными работами. И я как сейчас вижу перед собой нашу группу на Устье двадцать лет назад. Внезапно изменившая свои погодные планы степь поливает нас холодным дождем. Мы закрыли печь от него со всех сторон носилками, от разогретых носилок валит пар, когда капли дождя попадают на их металлические поверхности, они шипят и быстро исчезают. Мы с Мариком держим над носиками и печью рвущийся из рук полиэтилен, наши штормовки давно вымокли насквозь и липнут к телу, а Виктор разделся до пояса, красуется своими мускулами, блестящими под дождем, и мощно качает вверх-вниз рукоятку меха. Среди дождя и ветра по степи разносится нестройное пение на мотив «Песни подводников» Владимира Высоцкого:
Спасите наши плавки!
Мы под дождем, как шавки…
Спасите наши плавки!
Вокруг одни пиявки…
Спасите наши плавки!
«Шшух-духх, шшух-духх», – мощно дуют в печь двухкамерные меха, и раскаленный уголь в печи дышит в такт этим вздохам. Несмотря на дождь и ветер, плавка продолжается.
Литература: «Древнее Устье» укреплённое поселение бронзового века в Южном Зауралье. Коллективная монография. Отв. редактор Н.Б. Виноградов, научн. ред. А.В. Епимахов — Челябинск, 2013 г.
